Дмитрий Брикман  фотограф и журналист

   Я прочел впервые эту книгу, когда мне подкатило к сорока. Разумеется, читал я ее и раньше, но прочел впервые именно тогда. Между "читать" и "прочитать" есть разница. Человек не видит того, чего не знает и не понимает. К сорока, по-видимому, что-то стало для меня в этой жизни проясняться и наводиться на резкость. Прочел, перевернул последнюю страницу и минут двадцать сидел с закрытыми глазами. Потом открыл и прочитал ее снова. От начала и до конца. Всего 12 глав. Всего 222 стиха. Один из самых спорных текстов Библии. Один из самых человечных ее текстов. Один из краеугольных ее камней, выдернуть который невозможно – все рассыплется. Чувство было такое, будто сижу в прокуренном шумном баре, и слушаю исповедь незнакомого мне человека с раздробленным глубокими морщинами лицом. Человека, который увидел, пережил и понял многое и не потерял при этом способность чувствовать, сострадать и любить жизнь и людей. С того момента я возвращался к этому тексту часто. Не ежегодно. И, даже, не ежемесячно. Значительно чаще.

    Долгое время фотография и "Екклесиаст" в моей жизни не пересекались. По крайней мере, мне так казалось. В движении человека по линейке под названием жизнь, одновременно происходит много, на первый взгляд не пересекающихся событий. И тем не менее, довольно часто, когда я, глядя в видоискатель камеры, нажимал на кнопку затвора, или когда потом дома в спокойствии смотрел отснятый материал, проскакивало такое чувство или, если хотите, ощущение, что увиденный образ мне откуда-то очень знаком. Не человек и не мизансцена, а именно образ. Странное чувство. Яркое и расплывчатое одновременно. Чем-то напоминающее попытку вспомнить приснившийся ночью сон. Чувство, как правило, быстро размывалось и исчезало. Все это продолжалось довольно долго и, в общем-то, меня не сильно беспокоило: мало ли не очень понятных ощущений и эмоций пробегают за день в душе человеческой. Пробегают, как нам кажется, бесследно. Впрочем – это только кажется. Бесследно ничего не бывает.

    Все встало на свои места в одно мгновение – вместе со щелчком затвора фотоаппарата. Судьба привела меня в китайский город Макао. Много туристов, много магазинов с чем-то ненастоящим, много гостиниц с пластиковой роскошью, много суеты. Этакий китайский двойник Лас-Вегаса. Но, в отличие от его американского прототипа, в Макао есть Старый город. Настоящий. Оказавшись в нем под вечер, я присел на камень в углу небольшой площади, чтобы поменять карточку в аппарате и, заодно, в спокойствии оглядеться вокруг. Мимо неторопливо текла людская река. На выходе с площади она делала, без видимой на первый взгляд причины, небольшую петлю и уходила за угол. Я пригляделся. Недалеко от угла на каменных ступенях сидел немолодой мужчина. Именно его и обтекала осторожно река. Бывают такие люди, вокруг которых в самой густой толпе остается уважительное свободное пространство. Редко, но бывают. Приблизив его изображение, я навел картинку на фокус и нажал на кнопку затвора. Лицо мужчины было раздроблено глубокими морщинами…

    ...Вернувшись домой, я просмотрел свои старые фотографии, которые, как мне кажется, состоялись. Иными словами, те, которые подписи, поясняющей их, не требуют. И, практически, в каждой из них обнаружилась или прямая цитата из "Екклесиаста" или образ, нарисованный им. Образов было больше. Собственно говоря, их и в самом тексте больше, чем прямых определений. Непонятное ранее чувство навелось на фокус и обрело имя.

    Перед Вами… Я затрудняюсь в подборе слова. Наверное, это все-таки перевод. Просто необычный. Или, точнее, непривычный. И, что самое важное, неоднозначный. Странное такое словосочетание – неоднозначный перевод. Взаимоисключающее. Но сначала - о непривычности. Заключается она в том, что в дополнение к обычному человеческому языку, в нем использован язык фотографии. Переводить "Екклесиаста" используя словесные формулировки очень сложно. Не то, что с иврита на другие языки. Он и с иврита на иврит-то, как это ни парадоксально звучит, плохо переводится – за тысячелетия, прошедшие с момента его написания, связки образы - слова размылись, сменили цвета, а иногда и просто поменялись до неузнаваемости. И это в случае попытки осознания текста, если можно выразиться, на родном его языке. А уж что тогда говорить про языки неродные. Любой перевод автоматически переходит в толкование текста в системе жизненных ценностей и координат переводчиков, которые далеко не всегда совпадают с системой читателя. И это отнюдь не ошибка переводчиков или их вина. У них просто нет иного выбора. Художественный образ словами описать невозможно. Образ, как и систему жизненных координат, каждый человек должен осознавать и строить для себя сам. Если уж быть точнее, то не должен, а имеет право.

    А теперь - о неоднозначности перевода. Каждая фотография, используемая в нем, в той или иной форме привязана к тексту. Иногда это прямая и легко читаемая цитата, а иногда… даже не образ. Скорее - ощущение. И было бы вполне логично, исходя из правил действия под названием перевод, поставить под каждой фразой однозначно соответствующий ей, по моему мнению, снимок. Но я не стану это делать, поскольку в этом случае получилось бы как раз то, о чем было сказано ранее – толкование этой Книги в системе жизненных координат конкретного человека. А мне никоим образом не хотелось бы, даже косвенно, воздействовать на Ваше осознание и восприятие Книги и лишать Вас возможности создать свой собственный перевод, свободный от ограничений, неизбежно накладываемых на этот процесс использованием в нем слов.

    Перевод разбит на главы. В соответствии с "Книгой Екклесиаста или Проповедника" их двенадцать. Когда Вы откроете главу, Вы услышите текст и увидите перетекающие друг в друга фотографии. Иногда они могут совпадать с образами из текущей главы, а иногда могут быть связаны с другими главами. Это совершенно не важно, поскольку связи основаны на моих внутренних ощущениях и ассоциациях, а у Вас, я надеюсь, возникнут свои. В качестве текста использован синодальный перевод Библии. Не потому, что он самый лучший. На мой взгляд, есть и более удачные. Причина - в другом. Существует такое замечательное русское выражение – намоленное место. Так вот, этот перевод, как мне кажется, самый намоленный. Хотя одну поправку к нему я все же позволю себе сделать. Знаменитое "Суета сует". В иврите используется слово "эвель". Нет однозначного перевода этого образа на русский язык. "Выдох", "пар изо рта"… Самое близкое по смыслу, наверное, будет перевести как "не важное", "пустое", "ничто".

    И последнее. Каждая глава начинается с фотографии, а точнее с образа мужчины. Назовем его Автор. Мы не знаем, как он выглядел. Собственно говоря, не известно даже и кто он. По библейской версии, автор - царь Соломон. Но, скорей всего, это не так. Мы не знаем о нем практически ничего. Книга, собственно говоря, и об этом тоже: «Мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым.» (2.16) Иногда мне кажется, что Проповедник был зрелым мужчиной, а иногда – глубоким стариком. Иногда кажется, что он был весел, а иногда, что угрюм. Иногда, что богат, а иногда, что беден. Этот образ каждой главы – единственный, которому я позволил себе дать определение. Остальное – решать Вам. А теперь давайте приступим к переводу. И я очень надеюсь, что он у Вас получится. У каждого – свой. И у каждого - о своем.